И снова фильм современного гения интеллектуального кино, неподражаемого Вуди Аллена погружает зрителя в головокружительную атмосферу джаза 30-х годов. Захватывающий рассказ о жизни легендарного гитариста Эммета Рэя, о его любовных подвигах, творческом кризисе и долгожданном успехе стал огненным ядром этой искрометной комедии и, в тоже время, пронзительной драмы, украшенной музыкой, специально записанной для фильма одним из лучших джазовых гитаристов нашего времени, виртуозом Хауардом Холденом.
20-е годы XX века. Известный британский иллюзионист Стэнли (Колин Ферт), выступающий в образе китайца Вэй Линг Су, приглашен своим другом для разоблачения очередной спиритуалистки, выкачивающей деньги из богатого семейства. Оставив дела и невесту, Стэнли едет на Французскую Ривьеру, где пристально следит за каждым движением провинциалки Софи (Эмма Стоун) из американского Каламазу, чтобы в очередной раз доказать: нет ничего и никого за пределами пяти известных чувств, а следовательно мир — предельно прагматичное место, в котором правят подобные ему циники и трудоголики. Никогда еще Стэнли не получал такого отпора.
Подумать только: перед нами сорок четвертый фильм 78-летнего классика. О пенсии и думать нечего, пока вдохновение — повсюду. Кто знает, возможно, весь его новый фильм был снят под впечатлением от песни Лео Райзмана “You do something to me”, звучащей во время вступительных титров. Российскому зрителю она хорошо знакома в исполнении Брайна Ферри из рекламы шоколадных конфет. На темном экране сменяются имена создателей, а Райзман и оркестр с первых нот погружают зрителя в родную для Вуди Аллена эпоху джаза (та же атмосфера царит в его фильмах «Пурпурная роза Каира», «Сладкий и гадкий») и дальше — туда, где «прекрасная эпоха» переходит в «ревущие двадцатые». В одном куплете начальной песни заложена вся суть последующих событий фильма:
Если Голливуд на самом деле изо всех сил пытается не выглядеть расистским, то почему он упорно игнорирует фильмы о джазе? О лучшем, что дала миру эта страна. О музыке, которая родилась в злачных местах Нового Орлеана, в сердцах самых черных граждан США, и оттуда распространилась по всему свету, дав всем белым американцам право задирать носы и гордиться изобретением.
Американцы изобрели джаз, и теперь любой музыкант может играть так, как ему вздумается, не глядя в ноты и не слушая дирижера. Джаз, эта квинтэссенция свободы, мог родиться только в Америке, самой свободной стране. Но почему-то американцы до сих пор не сняли ни одного приличного биографического фильма о тех, кто стоял у истоков этой музыки, «смывающей пыль повседневности с наших дней».
Его называют «самым плохим парнем в Голливуде», «самой политизированной кинозвездой США» и лучшим актером Америки (по мнению журнала Time). Все характеристики относятся к одному человеку, которому с детства ничего, кроме актерской карьеры, на горизонтах не светило. Его зовут Шон Пенн. Этот парень сумел избавиться от клейма «муж Мадонны» и не побоялся ради «правды в глаза» рассориться практически со всеми друзьями юности — а ныне звездами первой величины.
Интеллектуал и бунтарь, Шон Пенн не может упрекнуть себя ни в одном «коммерчески успешном» проекте. Его имя в титрах — словно печать «кино не для всех», гарантирующая качество и полное отсутствие прибыли. Пенн один из немногих актеров, для которых искусство стало важнее хорошего заработка. Он соглашался работать за гроши в авторских малобюджетных проектах и считал зазорным, если тебя покупают для «неинтересного фильма». Непримиримый взгляд на подобные вещи привели к расколу многолетней дружбы с Николасом Кейджем, с которым актер ходил в одну школу.